Его лицо знали все — не по афишам, не по глянцу, а по тем самым фильмам, где герои говорили без прикрас, жили без фильтров и плакали так, что верилось. Мужчина с открытой улыбкой и какой-то домашней, неигранной добротой. Он будто вышел из соседнего подъезда, просто зашёл на съёмочную площадку и остался там навсегда. Юрий Кузьменков. Один из тех, кто не рвался в звёзды, но стал частью зрительской памяти — надёжной, как старый друг, которого не видел десятилетиями, но помнишь интонацию его голоса. Он родился в Подмосковье, под гул фронтовых сводок и грохот эшелонов...

Он выходил на экран — и публика замирала. Не из-за громкого имени, не потому что очередной «любимец публики». В нём было что-то неуловимо настоящее — опасное, простое, человеческое. Геннадий Корольков умел смотреть так, будто видел не камеру, а тебя самого. И от этого становилось неловко. В семидесятые его называли русским Бельмондо, хотя это сравнение выглядело ленивым. У Бельмондо — азарт, у Королькова — совесть. И если француз играл хулигана с обаянием, то Геннадий делал хулигана человеком с болью внутри...