Квартира сорок на третьем этаже была как черная метка всего подъезда. Это дыра, из которой сочились пьяные крики, мат, звон битого стекла и тяжёлый, кислый запах немых тел и чего-то ещё — едкого, химического. Гореловы! Про Витьку-алкаша, бывшего зека, все соседи знали. И боялись. Двенадцатилетняя Лена каждый вечер становилась невольной свидетельницей взрослых разговоров. — Опять до трёх ночи шум! — мама, Светлана Петровна, с раздражением ставила на стол тарелку с супом. — Ребёнок плачет, а они орут и дерутся...

Когда санитарка вынесла моего мертворождённого сына, я не плакала — я просто смотрела в потолок и думала: «Всё. Конец». Муж ждал наследника, свекровь уже связала пинетки, а я должна была вернуться домой с пустыми руками. Но в соседней палате надрывалась новорождённая девочка, от которой мать отказалась прямо в родзале. И тогда я сделала то, за что не могу простить себя до сих пор. *** Я проснулась от крика. Не своего — чужого, протяжного, отчаянного. Женского. — Заберите! Я не хочу её видеть! Слышите?!...