— Освободи квартиру к концу месяца, — Полина стояла в дверях квартиры, которая ещё вчера была их общим домом. — И дом в деревне тоже. — Ты с ума сошла? — Кирилл схватился за косяк. — Это мой дед! Моя квартира! — Был твой дед. Севастьян Игнатьевич думал о внучке, в отличие от тебя. — Не могу поверить! Дед не мог такого сделать! Мы же родная кровь! — Родная кровь? — Полина горько усмехнулась. — Когда ты последний раз его навещал? Когда звонил? Помнишь, как он просил тебя приехать в больницу? — Я был занят...

Ну что, дорогие мои, продолжаем наш нелёгкий разговор? Мы уже разобрали, как та самая исповедь великой артистки, которую она так трогательно назвала «документом», обернулась для многих зрителей недоумением. Но, кажется, не всё ещё было сказано. Потому что после первого шока всегда приходит время для размышлений. И чем больше думаешь, тем яснее видишь, что за слоями ретуши, за сменой локаций и сбивчивой хронологией скрывается что-то более глубокое, чем просто неудачное интервью. Это, скажем прямо, трагедия...