Галина сидела на шатком кухонном стуле так, будто боялась повредить даже его — слишком привыкла к осторожности. Комната пахла картошкой, хлоркой и прожитыми годами. Она рассматривала свои руки — жилистые, с сухими трещинами, словно каждая морщина там была записанной строчкой её биографии. Эти руки давно перестали быть частью её тела, стали инструментом, которым она держала мир, пока он пытался рассыпаться. Они пахли работой. Это был её натуральный запах — не духи, не крем, а труд. Ничего романтичного...

Сижу в обнимку с тыквой, потому что в этом году никто не празднует (официально), и думаю: "А что если мы отпразднуем интеллектуально?". Возьмем и наотвечаем!