Вечер тёк ровно, как манка без комочков: на плите — суп, в коляске сопел Мишка, в телефоне от мужа короткое «задержусь». Юля накинула на себя куртку и, не снимая домашние тапочки — ну на минутку же! — спустилась этажом ниже к сестре: передать банку бульона и забрать у Наташи отжатые ползунки. Подъезд дремал в тёплой сырости: пыльные почтовые ящики, запах куриного бульона, кот, который всегда лежит на коврике у третьей квартиры. — Наташа? — позвала она шёпотом, чтобы не разбудить сына. Коляска скрипнула, будто возражая: «Домой пора»...

— Мамочка, ну скажи хоть словечко! — Марина сжала холодную руку свекрови, лежащей на больничной койке. — Я знаю, что ты меня слышишь. Доктор говорил, что слух у тебя нормальный. Екатерина Петровна молчала, уставившись в потолок пустыми глазами. После инсульта прошло уже полгода, а она так и не произнесла ни слова. Только иногда моргала, когда Марина читала ей вслух письма от внуков из Америки. — Рита сегодня звонила, — продолжала Марина, поправляя подушку. — Машенька уже ходит в детский садик. Говорит по-английски лучше, чем по-русски...