Надежда вошла в купе и остановилась. На её полке — той самой нижней, за которую они переплатили почти треть билета — развалился мужик лет тридцати. Ноги в грязных кроссовках лежали на её подушке. В руке — банка пенного, мокрая от конденсата. Рядом, на месте Сергея, сидел второй, постарше, с телефоном. Оба устроились всерьёз. Надежда сжала в руке посадочный билет. Всегда распечатывала — на бумаге, чтобы никто не сказал, что напутала. — Это наши места. Нижние. Голос вышел твёрже, чем ожидала. Мужик с пенным даже не поднял глаз...

Когда Марк произнёс это, мне показалось, что в ушах внезапно начался звон, заглушающий реальность. Мы стояли на кухне, в самом сердце нашего когда-то общего мира, где воздух был густым от запаха жареного лука, напоминавшего о недавнем ужине, и сладковатого пара от только что заваренного чая. Он стоял, опираясь ладонями на спинку стула, и его пальцы так сильно сжимали дерево, что костяшки побелели. А в его глазах, которые я всегда считала родными, плескалось что-то холодное, бездонное и абсолютно чужое...