Маргарита Павловна стояла посреди гостиной, как памятник собственной правоте. Ее руки уперлись в бока, а взгляд, тяжелый и властный, буравил спину невестки, которая пыталась уложить спать двухлетнего Степана. Комната была наполнена напряженным молчанием, прерываемым лишь бормотанием Аллы и сонным повизгиванием мальчика. Невестка чувствовала этот взгляд на себе. Она знала, что разговор неизбежен, и старалась оттянуть его, хотя бы до тех пор, пока сын не уснет. Наконец, Степан, убаюканный колыбельной, затих, посапывая в своей кроватке...

Юля стояла на кухне в нашей старой квартире, той самой, что осталась от бабушки. Она смотрела не на меня, а куда-то в сторону, за окно, где шел противный осенний дождь. В ее руках был стакан с чаем, но она не пила, просто держала его, словно для опоры. — Я все обдумала, — ее голос прозвучал ровно, без колебаний. — И я не отдам тебе свою долю. Продавать квартиру я не собираюсь. У меня похолодели пальцы. Вся моя тщательно выстроенная надежда, все планы, которые я вынашивала последние полгода, рассыпались в прах от одной этой фразы...