Асфальт мокрый, как мои глаза, я нарезаю по МКАДу, тут весна, а я пуста, как и мой бак...
Ненавистная мачеха.
Стоя на пороге, Дарина ощутила легкий толчок в спину — не грубый, но решительный. Шагнула вперед, нехотя, чувствуя, как каждая клетка ее тела сопротивляется входу в это чужое пространство. — Заходи, заходи, не стесняйся. Чего у порога топчешься, как чужая какая? — голос отца звучал натянуто-бодро. — Теперь это твоя комната. Осваивайся. Она впилась глазами в интерьер, и первое, что пришло в голову — «кукольный домик». Все было слишком новым, слишком стильным, слишком бездушным. Широкое панорамное окно в тяжелых портьерах цвета запекшейся крови...
Муж в два часа ночи шептал в трубку слова любви, но не мне. Я включила свет и задала один вопрос...
В доме стояла та особенная, ватная тишина, которая бывает только в три часа ночи в спальных районах Москвы. За окном, на мокром от осеннего дождя асфальте, оранжевыми пятнами расплывались отсветы фонарей. В квартире было слышно только мерное урчание холодильника на кухне — старого, надежного «Боша», который мы покупали еще в те времена, когда каждая копейка была на счету. Я лежала на спине, глядя в потолок, по которому скользили редкие тени от проезжающих машин. Рядом, отвернувшись к стене и натянув одеяло до самого уха, мирно посапывал Олег...