— Ирин, привет! Это Лёха, друг Стаса. Слушай, я тут у магазина стою, жду. Стас сказал, что ты мне деньги перекинешь. Ирина замерла посреди кухни с чашкой остывающего чая в руке. Голос в трубке был бодрым и бесцеремонным, словно он просил не взаймы, а напоминал о какой-то само собой разумеющейся договорённости. Она медленно опустила чашку на стол, фарфор глухо стукнул о дерево. В голове не было ни одной мысли, только звенящая пустота и недоумение. Каждое слово Лёхи, произнесённое с такой будничной наглостью, казалось абсурдным, вырванным из контекста чужой, непонятной ей жизни...

— Опять собачатся, — проговорила Серафима, заходя на кухню. Её голос был полон усталости и легкого раздражения. — И чего ей только не хватает? Живёт как барыня, ничего тяжелее ложки в руках не держит, а всё чем-то недовольна. Совсем Никиту извела, вон, одни глаза остались. Не нужно было им жениться, чуяло моё сердце, не будет у них жизни. Павел, сидевший за столом, поднял на жену взгляд. Его лицо, обычно добродушное, сейчас выражало легкое неодобрение. — Не каркай, ворона, — осадил он её, — не маленькие, сами разберутся...