Тот день навсегда врезался в память Лиды не ревом радио из черной тарелки репродуктора, а запахом. Сладким, уютным запахом только что испеченного маминого хлеба и едким, колючим дымом от сжигаемых во дворе бумаг. Эти два запаха — война и мир — перемешались в воздухе и больше никогда не разделялись. А ее жизнь разделилась на «до» и «после» в ту самую секунду, когда отец, не оборачиваясь, сказал: «Береги мать и брата. Обещаешь?» Тот день, двадцать второе июня, навсегда врезался в память Лиды не ревом радио из черной тарелки репродуктора, а запахом...

Елена стояла у огромного, от пола до потолка, окна в гостиной и смотрела на сад. Июнь только вступал в свои права, но уже щедро одаривал теплом. Пионы, любимцы Андрея, тяжело склонили свои пышные головы, усыпанные крупными каплями недавнего дождя. Воздух был густым, влажным, пах озоном и мокрой сиренью. Где-то в глубине сада робко защебетала какая-то птаха, словно проверяя, ушла ли гроза окончательно. Всё было как всегда. Спокойно, размеренно, привычно. А через час эта жизнь должна была закончиться...