Обещание, данное умирающей подруге, тяжелее любого креста. Особенно когда на дворе июнь 1941-го, а в твоих собственных двадцать три года нет ни кола ни двора. Но глядя в мутные глаза Марфы и слыша за спиной сдержанный всхлип её детей, Анфиса поняла: назад дороги нет. Её слово теперь — закон, который ей предстоит нести через всю войну. Шёл июнь 1941-го, но в избе Марфы Каретниковой от неподвижного, густого воздуха казалось, что время остановилось. Запах болезни — смесь сухих трав, варёной картошки и чего-то тяжёлого, приторного — въелся в бревенчатые стены...

До назначенного дня побега оставалось всего два дня, когда Олег неожиданно объявил за завтраком: — У меня для вас сюрприз. Я отменил все встречи на выходные. Едем всей семьей в загородный дом. — За город, — с недоумением переспросила я, замерев с ложкой у рта. Холодная волна страха прокатилась по всему телу, пальцы онемели, а сердце пропустило удар. Каждое слово Олега звучало как гвоздь, забиваемый в крышку гроба моих планов. — Ура! А можно взять мой новый самолет? — восторженно захлопал в ладоши Саша, ничего не подозревая...