— Ну вот, опять картошка сыровата, — голос Тамары Ивановны, острый и тонкий, как игла, пронзил воскресную тишину их маленькой кухни. — Алиночка, ну сколько раз тебе говорить? Павлик любит, чтобы всё разваривалось, чтобы мягонькое было. А это что? Хрустит на зубах. Алина замерла с вилкой в руке. Она смотрела на мужа, Павла, сидевшего напротив. Он методично пережевывал пищу, уставившись в тарелку, словно там было написано спасение от этого еженедельного ритуала. Пятнадцать лет, каждое воскресенье, они обедали у свекрови, и пятнадцать лет Алина выслушивала одно и то же...

Вот странно — два месяца прошло с кончины мужа, а я всё ещё не могу привыкнуть к «тишине» его шкафа. Открываю дверцу. Рубашки висят аккуратно. Как он любил порядок... Каждая вещица на своём месте. Даже запах остался — тот самый одеколон, которым он пользовался сорок лет. — Надо разбирать — говорю себе вслух. А сама стою и думаю: зачем? Пусть остаётся так. Куда торопиться? Снимаю пиджак. Тяжёлый такой, шерстяной. В кармане что-то лежит. Мелочь, наверное. Или конфетки те, что он всегда носил... Нет не конфетки...