День начинался так хорошо. Я допила кофе, глядя, как за окном первые солнечные лучи пытаются растопить иней на деревьях. Коля, мой пятилетний сын, мирно собирал конструктор в гостиной, а с экрана телевизора тихо бубнили о чем-то утренние ведущие. Тишина. Спокойствие. Та самая благодатная тишина после похорон, когда боль утраты постепенно начинает сменяться светлой печалью и воспоминаниями. Мы похоронили бабушку Анну три дня назад. Свекрову. Ту самую, которая была мне настоящей родной душой, в отличие от ее собственной дочери, моей свекрови Людмилы Петровны...

– Лер, я больше не могу. Это последняя капля. Я не вывезу еще и операцию твоей маме. Стас произнес это тихо, почти безэмоционально, глядя не на жену, а в окно, на суетливые огни вечерней Москвы. Лера замерла с телефоном в руке, только что закончив разговор с рыдающей матерью. Холод пробежал по спине, хотя в квартире было тепло. Тихое отчаяние в голосе мужа пугало больше, чем крик. – Стасик, ты что такое говоришь? – ее голос дрогнул. – Это же мама. У нее сустав, она ходить почти не может. Врач сказал, надо менять, иначе… – Иначе что, Лера? – он наконец повернулся...