1. Деревня Забвенье тонула в предгрозовой духоте конца июня. Воздух был густым, как кисель, пропитанным запахом нагретой за день пыли, хвои с дальнего бора и едва уловимым, но стойким душком гниющей травы в канавах вдоль единственной улицы. Солнце, багровое и неохотное, кренилось к горизонту, отбрасывая длинные, искаженные тени от покосившихся изб и полуразрушенных сараев. Когда-то Забвенье было живым – здесь кипела работа в колхозе, смеялись дети, гуляли свадьбы. Теперь же, после всех тех «реформ» и «лихих» девяностых, оно доживало свой век, как старый, больной пес, забытый хозяевами...

Память — это не кинолента. Это череда шрамов на душе. Одни затягиваются, оставляя на поверхности лишь тонкую белесую полоску, другие так и сочатся сукровицей, сколько бы лет ни прошло. Мой самый главный шрам, рваная рана от края до края души, носил два имени: Лена и Машенька. Прошло два года с того дня, как мокрый асфальт и встречная фура отняли у меня все. Два года, которые я провел в густом, вязком тумане из чувства вины и дешевого алкоголя. Я, сидевший за рулем, отделался парой царапин и переломом...