– Настенька, ну что ты такое говоришь… – мама растерянно заморгала, будто пыталась проснуться от плохого сна. – Это же просто бумажки, завещание… Мы же хотели справедливости. Лена с детьми, ей труднее, а ты одна… – Одна, – тихо повторила Настя, чувствуя, как внутри всё холодеет. – Именно поэтому мне ничего и не достанется. Я поняла. Она нажала отбой, не дожидаясь продолжения. Экран погас, а в комнате стало совсем стемнело. За окном декабрьская Москва уже зажигала огни, но в её маленькой однушке на окраине было тихо, только холодильник гудел на кухне...

– Настенька, ну как ты можешь такое говорить? – голос матери дрожал, но в нём уже проступала привычная укоризна. – Мы же твои родители. Ты же не чужая. Настя сжала телефон сильнее, чувствуя, как ладонь становится влажной. Она стояла у окна своей маленькой квартиры на пятом этаже, глядя на заснеженный двор, где дети катались с горки. Обычный декабрьский вечер. За окном мягко падал снег, а внутри всё кипело. – Я не чужая, – тихо сказала она, стараясь держать голос ровным. – Но вы сами сделали так, что я чувствую себя чужой...