Продолжаю серию постов о жизни Есенина. Сегодня расскажу об имажинизме. Принято считать, что имажинизм в жизни Есенина - явление наносное, он сам от него и отрёкся в 1924-ом. Но это случилось в конце. А собратья были именно имажинисты. Мариенгоф, Шершеневич, Есенин - три великих скандалиста русской поэзии. Отрицался Есенин механического имажинизма, но стремился к органическому, природному. Более того, созрели эти трое как поэты именно в лоне имажинизма. Это была работа в одной банде, братстве. "Стойло Пегаса" - поэтический клуб, кафе - там собирались послушать имажинистов, пообщаться все причастные художественному слову в 1920-е годы. Кстати, ловкость имажинистов как предпринимателей и менеджеров тоже уникальна на фоне непрактичности футуристов или акмеистов. Они умудрились сдавать номера в этом здании, доход был не только от продаваемых поэтических сборников. Ну а проживание в Богословском переулке с Мариенгофом (они арендовали вместе квартиру, нанимали кухарку) будет самым плодотворным и трезвым периодом в жизни Есенина. Уже после Америки, после того, как жизни друзей разойдутся (Мариенгоф погрузится в семейные дела, Шершеневич в театр, Есенин будет сильно пить), кто-то оклевещет Анатолия Мариенгофа перед Сергеем Есениным, последует и разрыв. Разозлённый Есенин даст в газете объявление о том, что имажинизм прекращает своё существование. Возмущённые имажинисты дадут опровержение в той же газете через некоторое время. Но имажинизм действительно приказал долго жить. Самый яркий период у Шершеневича и Мариенгофа был на пути с Есениным, остальное оказалось закатом.
В 1918 году, уже достаточно известный в Москве поэт Сергей Есенин познакомился с имажинистами Анатолием Мариенгофом и Вадимом Шершеневичем. Новые друзья значительно облагородили образ молодого поэта, который тогда имел имидж хулигана. В гардеробе Есенина впервые появились цилиндр и фрак. Поэт носил их с таким достоинством, словно имел дворянские корни. Чтобы привлечь к себе внимание, имажинисты часто хулиганили. Например, по ночам они переименовывали в честь себя московские улицы, расписывали стены страстного монастыря стихами, на памятник Пушкину вешали табличку «Я с имажинистами»...