В начале сентября в нашем северном городке вдруг решили: хватит всяких отличий, пусть все будут одинаковые. Бумага пришла сверху, с гербовой печатью, и была разослана по школам с такой поспешностью, словно речь шла не о детях, а о срочной военной операции. Бумага пахла свежей типографской краской и чем-то безнадежным. В учительской школе № 12 директорша — назовём её Ирина Алексеевна — махнула этим циркуляром, как жандарм жезлом: — С сегодняшнего дня никаких головных уборов. Абсолютно никаких. Даже намёков...

Ольга сидела на кухне, уставившись в стену. В руках она сжимала кружку с остывшим чаем, но пить не хотелось. В горле стоял ком, а в висках отдавалась тупая, монотонная боль после слез. Пустота. Именно это чувство она испытывала последние три дня, с тех пор как гроб с матерью опустили в сырую землю. Казалось, весь мир потерял цвет и звук. Ей было невыносимо одиноко, несмотря на то, что в квартире был еще кто-то. Ее муж, Дмитрий, в эти дни казался опорой. Он занимался похоронами, отвечал на звонки, принимал соболезнования...