Октябрь 1941 года. Западный фронт, западнее Вязьмы. Оборона на опушке, сырая рассветная мгла. Сначала — стрёкот. Сухой, злой, как ржавой пилой по железу: MG-34 пилит где-то впереди, и земля у бруствера мелко дрожит от очередей. Потом — визг «мины» и глухое бух справа; на лицо падает влажная земля, пахнет перегорелым порохом и глиной. Илья рывком очнулся, вдохнул — рот полный сырой земли. Он в узкой лисьей норе, над ним — бруствер из дёрна и досок. На нём — мокрая гимнастёрка, ворот распахнут на груди ремень, на боку — подсумок внутри — обоймы по 5 патронов 7,62...

— Опять ты? — устало сказала она, едва войдя в квартиру. — Опять руки тянете? — Да что сразу "опять", — голос мужа был ленивый, из-под диванной подушки. — Мама звонила. У них гвоздей нет, краска кончилась. Дашь три тысячи? Слова «дай» в этом доме звучали чаще, чем «спасибо». И Любовь, отработавшая целый день в стеклянном офисе среди вечно сияющих экранов и холодного кофе из автомата, в который кидаешь сотню, а получаешь чуть теплое пойло, поняла: опять вечер начнется с разговоров о том, кто у кого что «занял»...