... Я никогда не называл свою мать матерью, мамой. У меня для неё было другое слово — мамочка. Даже став большим, я не мог изменить этому слову. Я пытался называть её «мама», но с губ помимо моей воли слетало всё то же ласковое, детское — «мамочка». У меня отросли усы, появился бас. Я стеснялся этого слова и на людях произносил его чуть слышно. Последний раз я произнёс его на мокрой от дождя платформе, у красной солдатской теплушки, в давке, под звуки тревожных гудков паровоза, под крик команды «По вагонам!»...

Осуждаете, наверное за такие слова. Дочь. Женщина, а такими словами бросаюсь. Знаю, что «мама» это святое. Только не в моем случае. Осуждаете? Только у меня свое мнение по этому поводу. Выстраданное через слезы, боль и унижения, которые пришлось пронести через всю мою недолгую жизнь Отца своего я никогда не видела. В девяностых про таких, как я, говорили однозначно: «Нагулянная. В подоле принесла мать». Это клеймо не раз лепили на меня все, кому не лень: и бабки-сплетницы, и дети во дворе. Мать, и правда, привезла меня с юга: плод ее бурной любви...