— Ну ты ж ещё молодая, сама ещё заработаешь на своё. Да и пойми меня правильно, я с Олесей ругаться не хочу... — А со мной, значит, хочешь? — Настя обомлела. — Пап, очнись! Речь идёт не о мешке яблок, а о квартире, которую бабушка хотела завещать мне. — Ну не завещала же... Значит, были у неё на то свои причины, — уклончиво ответил отец. — Да и она последние годы всё равно была не в себе. Насть, ты одна, у тебя всё хорошо, а Алина вон замуж скоро выходит, беременная. Ей нужнее. Я же не под себя квартиру гребу, а распределяю разумно, по справедливости...

Осень в Высоком была тихой и сырой, похожей на долгий, тягучий вздох. Воздух, густой от запаха мокрой соломы, перепревшей листвы и горьковатого дыма из печных труб, стоял неподвижно между низкими избами. Ржавые гречишники стыли в полях, а небо, низкое и свинцовое, изо дня в день сеяло мелкую, нудную изморось. Дни убывали стремительно, и к четырем часам уже наступали сумерки, лиловые и глубокие, будто просачивающиеся из сырой земли оврагов, наполненных бурым папоротником и предзимней тишиной. Деревня ждала, скорее бы уж зима пришла...