Я была всего лишь горничной, пока не нашла портрет своего мёртвого отца в кабинете самого могущественного человека в городе. — Сэр, а почему мой папа изображён на этом портрете? — дрожащим, едва слышным голосом, в котором смешались страх и отчаянная надежда, спросила юная Эмили Картер. Её тонкий палец, обычно привыкший лишь бережно смахивать пыль с дорогих безделушек, был теперь направлен на массивную картину в позолоченной раме, гордо висевшую за массивным дубовым письменным столом. Казалось, сама воздушная пыльца в солнечном луче замерла, застигнутая врасплох этим дерзким вопросом...

Кажется, это было целую вечность назад, в той жизни, где я еще верила в семейную идиллию и в то, что родственные узы — это святое. Тогда, в начале того длинного и душного лета, я была просто Оленькой, молодой мамой трехлетнего Кирюши, и все мои мечты умещались в одной простой картинке: наш смешной карапуз, босиком бегающий по мягкой траве, срывающий прямо с куста спелую смородину и пачкающий соком щеки и новую футболку. Наш город плавился. Асфальт во дворе стал мягким и липким, а пыль, казалось, висела в воздухе густым, невидимым киселем...