Дождь стучал по подоконнику квартиры монотонно и настойчиво, словно отбивая такт для вселенской печали. Сергей стоял у окна, сжимая в руке остывшую кружку с чаем, и смотрел на растекающиеся по стеклу капли. Пять лет. Целых пять лет прошло с того дня, когда жизнь разделилась на «до» и «после». До — когда мир был цветным, полным звуков и смыслов. После — когда всё стало серым, тихим и плоским, как выцветшая фотография. Его брат, Максим, погиб в автомобильной аварии. Нелепо, случайно, возвращаясь с ночной смены...

Он появлялся на экране — и будто сам воздух в зале менялся. Люди выпрямлялись в креслах, улыбались, смеялись так, что у кого-то текли слёзы. Смех этот был не из лёгких, не из тех, что от дешёвых шуток, — а от того, что узнавали в нём самих себя. Усталых, голодных, но живых. Пётр Алейников умел быть «своим». Он не играл простого человека — он им был. Каждый его герой будто слезал со сцены прямо на улицу: тот, кто шутит, пока сердце болит, кто поёт, пока всё рушится, кто влюбляется, будто завтра война...