— Нахлебница! — голос Людмилы Георгиевны разносится по всей квартире так, что даже соседи за стеной наверняка слышат. — Сидишь тут, ешь за мой счёт! Я замираю с мокрой тарелкой в руках над раковиной. Капли воды стекают на пол, но я не замечаю — всё внимание приковано к свекрови, которая стоит в дверях кухни как грозовая туча. — Людмила Георгиевна, я же работаю, — тихо говорю, стараясь не смотреть ей в глаза. — И продукты покупаю. — Работаешь! — она фыркает так презрительно, что хочется провалиться сквозь землю...

Валентина Петровна проснулась до рассвета, как делала уже много лет. Привычка, оставшаяся со времен, когда нужно было провожать мужа на завод, а потом собирать сына в школу. Теперь ни мужа, ни завода, ни школы в ее жизни не было. Была только тишина, гулкая, как в пустом колодце, и холод, просачивающийся сквозь старые оконные рамы. Она села на кровати, нащупывая ногами стоптанные тапочки. Каждый сустав отозвался знакомой, ноющей болью. «Скрипим, но едем», — говаривал ее покойный муж Федор, когда его старенький «Москвич» отказывался заводиться...