— Мы не можем её просто бросить! Это же твоя сестра! — закричала мама, будто я только что предложила утопить котёнка. В её руках мелькало кухонное полотенце, которое она размахивала передо мной с такой страстью, словно собиралась то ли отмахаться от роя пчёл, то ли объявить войну. Лицо раскраснелось, губы подрагивали от напряжения, и в глазах читалась трагедия масштаба национального бедствия. — Она твоя кровь, Алёнка! Она же в беде! А ты как ледышка сидишь! У тебя сердце вообще есть? — голос её задрожал, как у старой пластинки, заевшей на одной и той же ноте страдания...

Дом бабушки пах яблоками и сушеными травами. Этот аромат, казалось, навсегда впитался в старые деревянные стены, в резную мебель, в каждую щель на полу. Для меня, Алины, это был запах детства, безмятежности и абсолютной, безусловной любви. Бабушка Алевтина Павловна была моим единственным якорем в бушующем море семейных страстей. У нас всегда все было сложно. Мама, Людмила Петровна, всю жизнь разрывалась между мной и моей младшей сестрой Катей. Только разрыв этот был до странности однобоким: весы ее материнской любви всегда склонялись в одну сторону...