Мэрилин была расстроена. Нет, не так! Она была просто раздавлена. — Пашку назвали страшилой! — сообщила она с надрывом, и в ее голубых глазах заблестели слезы. — Не может быть! — Кэт не поверила своим ушам. — Ты же его столько ждала, столько денег на него потратила. Он ведь породистый по самую макушку! — Да, да, да, — простонала Мэрилин. — А теперь он вне стандартов! И подобных ему выводить больше не будут. Говорят, это издевательство над гуманизмом! — О как! С чего это вдруг? — янтарные глаза Кэт округлились...

— Я не для того растила сына, чтобы он жил в твоей «хрущевке», — заявила Галина Петровна, брезгливо оглядывая наш свежий ремонт. Она стояла посреди гостиной, как инородное тело — в своей норковой шубе «автоледи», которую ключевой не снимала, хотя в квартире было тепло. Её взгляд скользил по стенам, выкрашенным в цвет «утренний капучино» (я выбирала колер три дня), по новому ламинату, который мы с Сережей клали сами, ползая на коленях до двух часов ночи, по шторам из «Леруа», которые мне казались верхом уюта ровно до этой секунды...