Земля на кладбище была ещё сырой, тяжёлой. Она липла к сапогам, к подолу моего чёрного пальто, к душе. Когда крышку опустили, я будто провалилась вместе с ней. Отец был единственным, кому я могла позвонить ночью и не бояться услышать в ответ раздражённое шипение. Теперь звонить было некому. Я шла домой по разбитой посёлочной дороге и смотрела, как в лужах отражается серое небо. Ветер тянул платок с головы, щипал заплаканные глаза. В руках я несла пустой полиэтиленовый пакет, словно всё, что осталось от похорон, — шелестящая пустота...