- Ку-ку, кума... -Крещу дитя. -Какое? -Слепое. -Чьё? -Моё... Голоса в трубе не собирались останавливаться, и Ксю демонстративно заткнула уши, не желая вслушиваться в назойливое унылое бормотание. - Складно выводят. – деду как будто нравилось пение потерчат. - Я еще мальчонкой их слушал. Залезу, бывало, на печь, а в трубе знай поёт, знай плачется. И в подполе поскрипывает, вторит – скрыу-скрыу-скрыу... - А в подполе кто пел? Тоже младенцы? – Тася тоже охотно зажала бы уши, чтобы хоть как-то отгородиться от творящихся здесь странностей, но было неловко перед дедом...

Этот звук заставлял Марью вспоминать, как умирали ее сыновья. Она сидела днями и ночами напролет у постели детей, а они метались в тяжелом жару. — Мама, холодно, — шептал тогда младший Ванюша. Старший Петька уже не говорил, только хрипел, закатывая глаза. Горячка выжгла их за три дня, не помогли ни травы знахарки, ни молитва батюшки, ни микстуры городского лекаря… Год прошел, а до сих пор сердце матери заходится от боли. Особенно сейчас, ночью, когда все будто вернулось назад. Тогда ее муж Трофим всю ночь колотил маленькие гробики...