Она всегда входила в дом как буря — громкая, с напором, будто весь мир ей что-то должен. В тот день я ещё с утра чувствовала тревогу. Свекровь должна была прийти на пару часов, посидеть с детьми, пока я доделаю срочную работу. Обычно всё проходило одинаково: сначала демонстративные вздохи, потом замечания. — Та опять беспорядок, — а дети избалованы, — а твой борщ кислый. Но в этот раз, когда я открыла дверь, её лицо уже несло грозу. Ни приветствия, ни улыбки — только прищуренные глаза и тон, от которого стынет кровь...

Дым полыни вился густыми кольцами, окутывая Ирину бледной пеленой. Я вела тлеющим пучком вокруг её головы, плеч, вдоль спины, читая старый заговор на изгнание. Слова лились низким, монотонным напевом, вплетаясь в горький аромат. «Выйди, нечисть, из костей, из крови, из чрева…» Ирина сидела неподвижно, лишь пальцы, вцепившиеся в край стула, выдавали ее напряжение. «…отойди в места свои тёмные, в пустоты бесплодные…» На подоконнике развалился Прошка и усиленно делал вид, что спит, но чуть дергающийся хвост выдавал его...