— Просто убедитесь, что все документы на имя Светланы будут в идеальном порядке, — голос Тамары Игоревны сочился металлом и патокой одновременно. Она обращалась к нотариусу, но смотрела на меня. Взгляд, как у хирурга перед операцией — холодный, оценивающий, немного брезгливый. Ее дочь, Светлана, сидела рядом, поджав губы. Копия матери, только разбавленная, акварельная. Я молча теребила ремешок своей сумки. Внутри, в потайном кармане, лежал запечатанный конверт от Григория Петровича. Я чувствовала его легкую, но значимую тяжесть...

Ивана привезли в больницу в тяжёлом состоянии. Но находился он, всё-таки, в сознании, и из-за суеты врачей и медсестёр вокруг себя, сразу понял, что его дело швах. Буквально сразу из машины с носилок его переложили на каталку и быстро повезли в операционную. Там человек в голубом халате ввёл ему в вену какой-то раствор, и Иван будто провалился в яму. Очнулся он ночью. Открыл глаза, и при свете луны за окном, обнаружил себя в двухместной палате, где кроме него никого больше не было. Перед глазами всё плыло, голова сильно гудела, и сильно хотелось пить...