Телефонный звонок разорвал тишину субботнего утра, как хищник, врывающийся в мирное стадо. Марина Васильева, помешивая на плите манную кашу для сына, вздрогнула. В их доме по субботам звонили редко, и почти всегда это означало одно — что-то случилось. Сердце неприятно екнуло и зачастило, словно испуганная птица в клетке. На дисплее высветилось «Мама». Тревога сменилась тяжелым, знакомым предчувствием. — Да, мам, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и буднично. — Мариночка, доченька, беда! — голос матери, Анны Петровны, на том конце провода был на грани истерики...

— Оксана, ну что ты как неродная? Воды нам вынеси, что ли! С дороги-то, — голос свекрови, Татьяны Петровны, прозвенел с веранды так резко, что Оксана, высаживавшая в теплице поздние томаты, вздрогнула и выронила совок. Земля глухо стукнулась о дощатый пол. Оксана медленно выпрямилась, чувствуя, как поясницу пронзила знакомая ноющая боль. Она посмотрела на свои руки в земле, на рассаду, которую так бережно везла из города, и на мгновение зажмурилась. Нет, ей не послышалось. — Глеб, а квасу холодненького нет? В животе ураган, сил нет! — это уже гудел бас деверя, дяди Коли, брата Татьяны Петровны...