— Я отдал твои серёжки маме, они ей так понравились, — сказал он так буднично, будто сообщил, что купил хлеба по дороге. Я стояла у стола, держа в руках коробочку, где раньше лежала семейная реликвия. Застёжка внутри пусто поблёскивала, как издевка. — Что значит «отдал»?.. — у меня даже голос сорвался, хриплый, будто чужой. — Ты… ты серьёзно?! Он пожал плечами — вот это его любимое движение, от которого меня порой трясло, — и уселся на стул, будто мы обсуждаем погоду. — Да чего ты? Они ж тебе всё равно не сильно нравились...