Тишина в квартире была оглушительной. Не та спокойная тишина, которая опускается на дом после долгого рабочего дня, когда можно наконец выдохнуть и налить себе бокал вина. Нет, это была вакуумная, звенящая тишина, какая бывает перед грозой или взрывом. Марк уехал три дня назад. «Срочная конференция в Новосибирске», — сказал он, торопливо закидывая рубашки в свой дорогой кожаный чемодан. Он нервничал, я видела это по тому, как дергался уголок его рта, когда он проверял билеты. Я тогда списала это на рабочий стресс...

Дом, который выделило государство выпускнице детского дома Маше Смирновой, больше походил на декорацию к фильму ужасов, чем на жильё. Покосившиеся стены, прогнившая крыша, окна, заколоченные фанерой. Он стоял на самом краю села Сосновка, дальше — только лес, густой, тёмный, пугающий. Маше было восемнадцать. Худенькая, с огромными серыми глазами, в которых застыла вечная настороженность, она была «особенной». С четырёх лет, когда её, плачущую, оторвали от матери-алкоголички, она не произнесла ни слова...