Валентина всегда считала себя хорошей невесткой. Не идеальной — на это у неё не хватало ни терпения, ни актёрских способностей, — но достойной. Она помнила дни рождения, звонила по праздникам и никогда не забывала поинтересоваться здоровьем свекрови. А здоровье у Раисы Петровны было что надо — в свои семьдесят восемь она могла бы дать фору многим пятидесятилетним, но предпочитала культивировать образ хрупкой старушки, которую жизнь потрепала, как осенний лист на ветру. — Валечка, родненькая, — говорила она в трубку голосом умирающей Травиаты, — у меня такое горе...

Утренний свет пробивался сквозь щели в жалюзи, рисуя на стене полосатый узор. Пахло кофе и тостами с корицей. Мой муж, Паша, уже сидел на кухне, листая новости в телефоне. Он улыбнулся мне своей самой обаятельной улыбкой, от которой у меня до сих пор, даже спустя пять лет брака, что-то теплело внутри. — Доброе утро, соня, — сказал он, подвигая ко мне чашку свежесваренного капучино. — Я тебе самый красивый листик нарисовал на пенке. Я посмотрела на чашку. Кривой, расплывшийся узор на молочной пене и впрямь отдаленно напоминал листик...