Всё началось с жары. Ну вот прямо не просто лето, а какой-то Уральский Ташкент — плюс тридцать, земля трескается, листья вянут. Я как человек с добрым сердцем и шлангом в руке… поливала. Каждый день. Ранним утром, иногда и вечером. С ощущением героизма и внутренним голосом «сейчас зальём и спасём». А потом — всё. Вкус у клубники стал каким-то… никаким. Кусты пожелтели, ягоды — то водянистые, то с гнильцой. И урожай в целом был хуже, чем в предыдущие, более прохладные годы. Хотя я старалась в десять раз больше...

«Когда открыли завещание, я не сразу поняла, что это было — ошибка или удар в спину…» Дом наполнился тишиной сразу после ухода последних поминальных гостей. Как это часто бывает, опустевшие комнаты загудели в голове глухим эхом — не столько от звуков, сколько от внезапной пустоты. Словно кто-то снял старую шаль с плеч, и ей стало зябко — не телу, а душе. Мария Тимофеевна стояла в прихожей, прислонившись к дверному косяку, как к берёзе на родительском кладбище, и смотрела на свои руки. Они пахли укропом и холодцом...