Татьяна щёлкнула выключателем в коридоре — свет мигнул, как старая лампочка в театральном антракте, — и не загорелся. — Ну и прекрасно, — буркнула она и, не разуваясь, пошла на кухню, уворачиваясь от сумок с продуктами, брошенных в коридоре мужем. Максим сидел на табурете, держал в руке чашку с кофе и выглядел как человек, пойманный за изменой, хотя из кухни не доносилось ни стонов, ни подозрительных голосов. Только один запах — запах надвигающейся беды. Буквально. — Ты чего как с похорон? — спросила Татьяна, скидывая куртку на спинку стула...

Ссылка на Оперу была тем более основательной, что в этот вечер в королевской Музыкальной академии должно было состояться большое торжество. Левассер, впервые после долгой болезни, выступал в роли Бертрама, и произведение модного композитора, как всегда, привлекло самое блестящее парижское общество. У Альбера, как у большинства богатых молодых людей, было кресло в оркестре; кроме того, для него всегда нашлось бы место в десятке лож близких знакомых, не считая того, на которое он имел неотъемлемое право в ложе светской золотой молодежи. Соседнее кресло принадлежало Шато-Рено. Бошан, как подобает журналисту, был королем всей залы и мог сидеть где хотел...