— Ты старая и скучная, а у Леночки глаза горят, — произнёс он, защёлкивая чемодан. Щелчок замка прозвучал громче, чем любые крики. Я стояла, держась рукой за край кухонного стола, как за поручень в трясущемся вагоне. В чайнике давно выкипела вода, пахло пригоревшей резиной, но я не шевелилась. Передо мной в привычной кухне — чужой мужчина в нашем доме. Мой муж. Мой Коля. Или уже не мой? — Повтори, — выдавила я. Голос предательски дрогнул. — Что ты сказал? Он устало закатил глаза, будто объяснял капризному ребёнку несложную истину: — Лена моложе, живее...

— Мама, ты себе гроб заколачиваешь этими котлетами! — Аня стояла в дверях кухни с очередной книжкой в руках. — Вся твоя жизнь — обслуживание мужчины! Я обернулась от плиты. В руках — сковорода с шипящими котлетами. Те самые, которые муж обожает уже двадцать пять лет. — Анечка, я люблю готовить. — Ты думаешь, что любишь! А на самом деле это интернализированное угнетение! Интернализированное. Новое слово. Вчера было "токсичная маскулинность", позавчера — "гендерные стереотипы". Моя дочь говорит как учебник...