Мама визжит так, будто я собираюсь броситься под поезд: хватает за ремень сумки, вырывает, прижимает к груди и закрывает собой дверь. Я делаю вдох, сжимаю зубы и без слов отнимаю сумку обратно. Пальцы немеют — не от тяжести, от злости. В комнате тесно от чужих эмоций, как от пара в запертой ванной: мама рыдает, тётя подбоченилась, из кухни выглядывает папа, а за стеной сестра тянет жалостливую ноту, как на репетиции хорового плача. Все здесь. Все, кроме Максима. Он ушёл одним из первых — ещё до того, как мне успели объяснить, что «всякое в жизни бывает»...

Алина услышала знакомый звонок в дверь и замерла над раковиной с мокрой тарелкой в руках. Три коротких, два длинных — мать всегда звонила именно так, словно передавала азбукой Морзе сигнал бедствия. И сигнал этот, как правило, означал только одно: нужны деньги. — Алиночка, открой, это я! — раздался голос за дверью. Алина вытерла руки о полотенце и нехотя пошла открывать. Мать стояла на пороге в своем потертом пальто, сжимая в руках старую сумочку и нервно теребя ручки. — Здравствуй, мама. Проходи...