Тимоша сжался калачиком, но в рюкзаке все равно было тесно. Железная телега гремела, тряслась и смердела чем-то удушливым, едким. Чтобы хоть как-то скрасить дорогу, Тимофей подбирал сладкие крошки со дна рюкзака и отправлял в рот. “Далеко от хаты, ой далеко, — думалось. — Сам, поди, и не ворочусь”. Город он нутром почуял: разом навалилась невиданная тяжесть, вдавила голову в плечи, отозвалась жаром в груди. А потом и услышал. Телег вокруг стало больше: они рычали механическими сердцами, пыхтели, выдыхая смрад, гудели протяжно, оглушительно, как ни птице, ни зверю не по силам...

Ты не звони мне больше, не звони. Прошу тебя: Оставь меня в покое! Погасли те рассветные огни, Что на заре встречали мы с тобою. И улеглась нахлынувшая страсть, И снова с первой утреннней звездою Холодный разум взял над сердцем власть, Пытая нас разлукой и бедою. Я не могу ни в чем тебя винить И не могу о всем сказать словами... Тонка она надорванная нить, Что сквозь года проходит между нами...