‒ Какой чудесный день! ‒ задрипанный мужичок подсел на лавку почти впритык, нарушая моё, без того попранное в налоговой, личное пространство. «Мужик, реально, не до тебя. Шёл бы ты, куда шёл. И так тошно». Я отвернулась,пытаясь быть максимально вежливой: ‒ Мужчина, простите, не до разговоров. ‒Вы чем-то расстроены? ‒ участливо не отставал тот. «Расстроена? Да я в бешенстве. Что ж за система у нас такая дебилоидная. Народ копейки считает, а чиновники последнее норовят срезать. А на что жить?». ‒ Мне, правда, не хочется говорить, ‒ я поджала губы, чтоб не сказать плохого лишнего...

Антон Никифорович, городской верхолаз, худой, как будто сделанный из тростиночек, мужичок, в потасканном, протертом на локтях сюртуке и не по росту длинных штанах, шаркая сапогами, шел по улице. В этот вечерний час, зимний, кусачий, когда кончик носа, кажется, сейчас, треснет от застывшего на нем льда, а пальцы на руках так и скрючились, не желая подчиняться хозяину, все благородное население города сидело по домам, играло в карты, вело неспешные, пустые беседы о былом и грядущем, женщины рукодельничали,...