ловят окна тусклый осенний свет. Возле церкви лужа, в ней крестик тонкий,
не осталось живых, мой брат.
Говорят — и лязгают шестеренки,
тихо крутятся, если молчат,
так тихонько жужжат, как поздние шершни,
если кто и живой — то сумасшедший,
как и я — давно сумасшедший. Если ночью, брат мой, за мной придут,
по крыльцу тяжелые сапоги,
ты комод к двери и задвинь вот тут,
берегись, мой брат, берегись,
спрячь подальше в угол от них ключи
и молчи, молчи. И молись, чтоб мимо они прошли,
ветер доедает последние занавески,
куклы нас не пустят с этой земли,
не упустят с лески...