― Вика, иди кушать. Остынет же. Вика ничего не ответила. Только поправила капюшон, чтобы еще сильнее закрыть лицо. И продолжала смотреть в окно. В группе ее не боялись ― тут были дети, которые били других просто потому, что те спали на их кроватях. Вика никого не трогала. Не кричала. Не жаловалась. Но к ней не подходили. Говорили шепотом: «Она не как все. Слишком взрослая». А воспитатели за спиной добавляли: «И слишком сломанная». Она появилась в приюте поздней весной. Не кричала, не плакала, не просилась обратно...

Ольга считала, что у каждой семьи есть свой собственный, невидимый постороннему глазу звук. Их с Никитой семья до этого дня звучала, как ровное гудение старого, но надёжного холодильника «Бирюса». Этот звук был фоном их жизни – привычный, убаюкивающий, обещающий, что внутри всегда найдётся молоко для утреннего кофе, кастрюлька с супом и кусочек сыра. Он означал стабильность. Но в это серое ноябрьское утро звук оборвался. Просто затих, словно у старого холодильника остановилось сердце. Ольга, стоя посреди кухни в своём любимом махровом халате, ощутила эту тишину физически, как удар под дых...