С треском, словно в театральной бутафории, ножка стула поехала вбок, и Лидия Петровна, моя свекровь, зависла на миг в воздухе, как картинка на зависшем телевизоре, а потом мягко, но весьма громко, плюхнулась на деревянный пол нашей дачной кухни. Гремели ложки, подпрыгнули чашки, котёнок Пломбир метнулся под диван, а Марк — мой муж — вскочил и воскликнул: — Мам! Ты как? Жива? — Жива… — простонала свекровь, и, не удержавшись, потрогала ушибленное место на бедре. — Но мне кажется, вы тут что-то не так установили...

Дом встретил их тишиной. Не той, благостной и расслабляющей, а плотной, как ватное одеяло — спертая, затхлая, с запахом старого дерева и чего-то слегка прелого. Пахло, как в сундуке, где хранили зимнюю одежду, — смесь нафталина, времени и чего-то личного. Словно сам отец все еще был где-то здесь, просто отошел в соседнюю комнату. Анна первой вошла в дом. На пороге задержалась на секунду, бросив взгляд на табурет у двери — на нем всегда стояла авоська с газетами. Теперь пусто. Она сняла ботинки аккуратно, как будто боялась потревожить...