— Алло, это Марина Дмитриевна Сорокина? Голос в трубке был незнакомым. Низкий, с легкой хрипотцой, спокойный и совершенно невозмутимый. Но для Марины, жившей последние месяцы в состоянии глухой обороны, любой незнакомый голос был сигналом тревоги. — Я слушаю, — ответила она сдержанно, отставляя в сторону лейку. Вечернее солнце мягко золотило ее пионы, но она не замечала красоты. Ее рука инстинктивно сжалась в кулак. — Меня зовут Виктор Семёнович. Я звоню по… деликатному вопросу, касающемуся вашего отца, Анатолия Павловича, и дома в Зеленом Городе...

— Он после развода дом поделить хочет! — голос Марины в трубке дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Представляешь, папа? Заявляет, что раз мы его в браке покупали, то он, видите ли, имеет полное право на половину. Я сперва решила, что это очередная его дурацкая шутка, но он абсолютно серьезен! Глаза горят, «я право имею» кричит. Да какие у него могут быть права?! — Погоди, дочка, какие еще права? — густой бас Анатолия Павловича на другом конце провода звучал встревоженно. — Он что, хоть копейку...