Бусинка: "о, йолка! Мяура. Кныш: "а что будем делать с йолкой". Кайра: "а давай уроним йолку". Юрка: "миня вазьмите - я съем йолку и все". Мышуля: "сумки с новогодними подарками! А есть ли там мяусо куррицы, мрррыба и смяутана? Октава: "ой скока салатиков. Надо попробовать. Где-то сельдью пахнет. Фу, это несъедобные шубы из свиоклы, маркови и картоски. А вот и сельдь. Вкусна" Бусинка: "салат оливье вкусный. Нет здесь еще вкуснее сталичный с куррицей, а в ольвье безвкусная калбоса. А вот еще крабовый и еще гарбуша...

Глядя на то, сколько ёлок выбрасывается на свалку после новогодних праздников, становится грустно.  Но ставить себе пластиковую, мне, 'язычнику' и браконьеру, живущему временами на краю леса, кажется ужасно вульгарным* и неуважительным, – гораздо хуже, чем заниматься любовью с искус'твенной или воображаемой женщиной. У живой ели своя особая энергетика, своя аура, свое биополе. Она приносит из леса домой его атмосферу и связывает нас с природой, как горсть родной земли на чужбине.  Живая елка, – суть древний ритуал, жертвоприношение, но и ее останки годятся в дело...