- А правда, что волкодлаки, когда умирают, холодным ветром становятся? Устинья смотрит любопытно и чуть испуганно. Глазищи – синь небесная – на пол-лица. Век бы глядел, не отрываясь, но Устинья нетерпеливо за рукав полушубка теребит. - Да откуда ж мне знать-то, милая? И тебе что за дело до волкодлаков? Небесные очи тревога туманит. - Не ходил бы ты в лес, Ждан. Завтра ветер с полуночи подует. Злое время. Люди говорят, в округе оборотень завелся. Что тебе одному в чаще сидеть? Приходи в деревню жить!...

Хлеб жёг ладонь. Шестилетняя Маша сжала кусочек в кармане, глядя на спящую сестрёнку Олю. Ледяной шёпот матери пронзил тишину: «Хочешь выжить? Оставь её. Она – смерть». Машино сердце остановилось. Оля сладко всхлипнула во сне, потянувшись к ней своей маленькой, холодной ручкой. Ленинград. Октябрь 1941 года. Город, еще не ставший ледяным саркофагом, уже сжимался в тисках голода. Воздух был густым от запаха гари, дегтя (от бочек с водой на крышах) и чего-то невыразимо тяжелого – страха. Он висел...