Телефон лежал на кухонном столе, как чёрный надгробный камень на могиле её надежд. Анна Петровна смотрела на него, машинально помешивая ложкой в давно остывшей чашке. Завтра ей шестьдесят. Дата, которая когда-то казалась далёким, сияющим рубежом, теперь приближалась в оглушительной, вязкой тишине. Пустота в квартире давила на уши. Раньше тишина была другой — уютной, временной, наполненной ожиданием их звонков и визитов. Теперь она стала плотной, как вата, забивающей лёгкие. Три недели, шесть дней и девять часов — она считала...

— Сама виновата! Поняла?! — голос свекрови, словно плеть, полоснул по утренней тишине, разделив жизнь на "до" и "после". — Мама, я больше не могу! — прохрипел Костя. — Пусть уходит! Пусть уходит! Я стояла у раковины, машинально вытирая руки старым, выцветшим вафельным полотенцем — мокрым, скомканным, как и моя жизнь здесь. Никогда прежде не ощущала себя такой чужой, такой одинокой в этом доме, пропитанном запахом вареной картошки и едкой злобой. — Куда ж я уйду, а? В свою квартиру ты меня не пустишь? — я попыталась пошутить, но из горла вырвался лишь сиплый, жалкий звук...