— Любашка, вставай! Жизнь проспишь! — стучала мне в дверь своим крепким, как кувалда, кулаком, тетя Нина, не молодая, но и не старая женщина, из тех, что коня на скаку остановят, с полным бюстом, широкой костью, крупными чертами лица и желтоватыми от папирос зубами. Она вставала раньше всех, гремела в ванной тазами, как будто живет не одна, а с по меньшей мере семью младенцами, поминутно пачкающими пеленки. Но тетя Нина была совершенно бездетной, у нее даже кошка не жила. А стрика — это ее подработка, она обстирывала семью из третьей комнаты...

Я тебя не понимаю опять: Ты говоришь мне «Уходи!», я ухожу, а ты кричишь «Стоять!» Я тебя не догоняю опять, И не пытаюсь даже - мне тебя умом, наверно, не понять Уходи. Постой. Стой! Уходи. Постой. Уходи. Постой. Стой! Уходи. Постой. Я тебя не понимаю опять, И не пытаюсь даже – мне тебя умом, наверно, не понять В тебе намешано столько. Ты вся на контрастах. Собираю твой образ и разбираю на части: Непокорно-послушная, красивая страшно. В тебе столько всего… И много-много страсти. То вода, а то огонь. Столько-столько страсти. То погоня, то покой. Океаны страсти. Утопаю с головой. Над тобой не властен, Как и кто-либо другой над тобой...