Кухонный свет был тусклый, будто старел вместе с домом. Жёлтый, дрожащий, он не освещал — он только обозначал: здесь ещё живут. На столе стояли две чашки — одна с засохшими следами чая, другая — пустая, но с вмятиной на боку, как шрам на чужом лице. Холодный хлеб в пакете, рассыпанная соль. И полное молчание, прерываемое лишь тихим поскрипыванием табурета, на котором он сидел. — Ты опять выпил? — спросила она не резко, но как-то устало, будто это был не вопрос, а диагноз, поставленный уже в десятый раз подряд...

Осуждаете, наверное за такие слова. Дочь. Женщина, а такими словами бросаюсь. Знаю, что «мама» это святое. Только не в моем случае. Осуждаете? Только у меня свое мнение по этому поводу. Выстраданное через слезы, боль и унижения, которые пришлось пронести через всю мою недолгую жизнь Отца своего я никогда не видела. В девяностых про таких, как я, говорили однозначно: «Нагулянная. В подоле принесла мать». Это клеймо не раз лепили на меня все, кому не лень: и бабки-сплетницы, и дети во дворе. Мать, и правда, привезла меня с юга: плод ее бурной любви...