Она вышла из строя в голубом пальто. Вся зона притихла. Даже не потому, что начальник лагеря в этот момент осматривал бригаду — у него каждый день был смотр. А потому что среди серых, вонючих телогреек вдруг появилась женщина. Настоящая. С укладкой. С осанкой. С лицом, на котором не было ни страха, ни жалости. — Кто такая? — спросил он у конвоира. — Окуневская. Актрисулька из Москвы. Актрисулька. Он ещё не знал, что перед ним женщина, которая даст ему пощёчину при всех. А он... не посмеет даже посадить её в карцер...

Мраморная кухня пахла тоской, как будто само это холодное, стерильное пространство впитало все несказанные слова, слёзы, выдохи. Свет от встроенных светильников резал глаза, отражаясь в битом стекле — экран телефона раскололся, как скорлупа у яйца. Он лежал возле ножки барного стула, чуть в стороне, как свидетель чего-то интимного и болезненного, что произошло тут всего мгновение назад. Анна не двигалась. Её руки — тонкие, ухоженные, с ногтями телесного цвета — сжимали край кухонной стойки. На ней было вечернее платье: бархат тёмного винного оттенка, чуть спущенное на плечи...