Музыка — это стенография чувств. Толстой Л. Н. Светловолосый мальчишка лет десяти играл пьесу, и каждая нота давалась ему с трудом: он запинался, качался на стуле, вздыхал. Сережа только что пришёл на урок; носки мальчика насквозь промокли и теперь сушились на батарее, так что шерстью пахло на всю комнату; сам он взъерошенный и еще румяный сидел в огромных теплых тапках Георгия Викторовича и шмыгал носом. — Серёжа! — отчаянно воскликнул Георгий Викторович, дирижёр N-ской филармонии. За последние десять минут он сморщился, как высушенный гриб...

– Натали, ну что ты опять? Неужели так сложно для гостей стол накрыть по-человечески? Хоть раз салат без промаха! – голос Егора, словно зазубренным ножом, вспорол вечерний воздух, настоянный на запахах укропа и жареной картошки, и повис над столом фальшивой нотой в стройном хоре будничного уюта. – Прошу, не начинай, – прошептала я, комкая уголок салфетки, словно пытаясь выжать из нее капли своей неуверенности. Надя, Лена, Коля – привычный круг друзей – замерли, словно испуганные зверьки, и синхронно уставились в тарелки...